Каменная книга

Hi. Take it easy, baby, take it as it comes...

*** А когда налетели грачи, мы надели шинели И легли на асфальт, прикрывая прорехи на теле, Утепляя пространство собой, укрывая от неба Ржавый глиняный ломоть сухого пайкового хлеба. Мы дрались с червяками за корку, за теплую норку, Пили в черной горсти разведенную белую хлорку И носили шинели всемирного серого братства, Изнывая от страха, учили себя не бояться. Изнывая от холода, грели себя как умели, А шинели-мишени держали прицел на пределе, Там где видимость меркнет до самого края вселенной. Только вечный асфальт обладал пустотой неизменной *** А дом качался на ветру И хлопал крыльями, взлетая Кружила в небе крыш крикливых стая И кто-то шел по гулкому двору По обнаженным лестницам наверх Взбегал он, как по трапу самолета И двери в пустоту вели кого-то И окна раскрывались как орех И в сердцевину этой синевы Нырял какой-то он Скворцом в пальтишке А город, рот раскрыв, глядел мальчишкой Все вверх роняя шапку с головы. *** И кузнечик сидел на подушке, конек-горбунок Ерзал ножками, дергал усами, надкрыльями щелкал, И настойчиво звал за собой, и потряхивал челкой, И в прерывистом ржании слышался тихий упрек. Вмерзли плечи в нетающий лед голубой простыни, И со снежной подушки никак не поднять головы. Ходят по полу синие тени у самой земли, И моргает пугливо ночник у дежурной сестры. Ночь стоит за окном, или день - мой конек, подскажи. Слишком тесно деревья сплелись - никакого просвета. Мне на целую жизнь бы хватило солдатского хлеба, Только как оно будет по-вашему - "целая жизнь"? *** Перед сожжением прочти Сухие листья. Ты почти Забыл язык земного лета, И пригородный поезд вез Тебя с планеты на планету В открытый космос, полный звезд Туда, где солнце и светила Влечет безудержная сила Навстречу полной немоте, Где время на куски разбито, И каждой каличной звезде Своя начертана орбита. Ты был один, и ты забыл, Кто направляет бег светил. Но тут к тебе пришел кузнечмк, Беспечный кум степной травы, Июньской армии разведчик, Царевич лета, брат молвы, Запрыгнул в комнату, бродяга, И зазвенел, и затрещал, А с ним ввалилась дней ватага, Ощерясь тучей медных жал, Ватага пестрая, хмельная, Вломилась, мутный сон сминая. И ты очнулся. Над тобой Смеялось бешеное лето, И где-то в берег бил прибой, И жизнь была сама собой, Сама себе была ответом. И брат кузнечик говорил С Тем, Кто расчислил бег светил. *** А потом на осенние улицы вышла война И пошла тротуарами, пачкая вывески пеплом Пахло гарью, и город беспомощным стал и нелепым Как старуха процентщица, выжившая из ума Как старушка, монетки считает да ждет барышей Все пустые коробочки прячет, тесемки, бумажки Пожелтевшыие прячет в комодик рубашки И не видит резвящихся в мелочной лавке мышей. Город жил суетою мышиной, спецвыпуски грыз По зачумленным улицам шмыгал, и прятался в норку И разбрасывал дворник в подъездах вонючую хлорку По приказу властей, чтобы город избавить от крыс. *** А дни идут потоком черной крови, И сердце не справляется взахлеб. Белеет лоб. Между бровей вразлет Чернеет лед. И коченеет в слове. И все, что есть - дыхание и свет. Коснись губами - воздух осязаем, Свет льется, как вода. Коснись губами - И догадаешься, что жизнь и есть ответ На лед небытия застылых слов, На пустоту в груди, на боль и муть. Всего-то ничего - сумей вдохнуть И смой со лба запекшуюся кровь. *** Возьми в подарок горсть моей земли, Где змеи спят в корнях полыни горькой, Где соль спеклась на солнце твердой коркой, И где видны следы копыт в пыли. Возьми в подарок и губами тронь, И отзовется жарким медным звоном, Чтоб гул пошел над полуднем каленым, По рыжим травам - слышишь? - рыжий конь. Не подковать, не оседлать коня, Глядеть во все глаза, не шевелиться, Как в искрах по степи летит жар-птица. Дарю ее тебе. Она твоя. *** Смотри - твоя свобода над костром Танцует девочкой в дырявом красном платье, Не зная власти азбучных понятий, В огне беспечно пляшет босиком. На углях, в искрах, в пляшущем дыму Смеется, руки тонкие раскинув. Ты был счастливым. Ты рожден счастливым. Не просишь ни о чем, не должен никому. Тебе кузнечик брат, и ветер, и огонь, По крови и по солнечной науке. И если ты к огню протянешь руки - Живой водой наполнится ладонь. *** Если не думать о холоде ночью, сойдя с поезда Где-то в степи на станции, помни, что лесополосы Слишком полны деревьями, как города – деталями. Нужная степень абстракции располагается далее. Так вот, как было предложено, ночью выйди из поезда. Рельсы лежат по касательной к шару, в иной плоскости. Ты же сверяй направление с внутренним компасом космосом. Двигайся самым неправильным и нелогичным образом. Прочь от станции, к чертовым Выселкам, в поле, в белое, Видимое отчетливо, Полотно онемелое. Прямо от рельсов, в черное Небо, снегом забитое. Тысячу раз перечеркнутое белым метеоритом. Шитое белыми нитками, Битое черными птицами, В белой больнице випитое Черными пчелами шприцами. Там, в пустоте и холоде… Впрочем, забудь о холоде. Холод в такой ситуации Вроде обмотки в проводе. Ночью, уйдя от станции, Предохраняйся холодом В абсолютном пространственном Коконе, внутрь разомкнутом. Так в темноту кромешную Ты уходи от станции. Может, крылья прорежутся. Может, тело отвалится. Главное – в небе замершем Все, что о поле вымершем Ты до сих пор не узнал еще В эти часы отыщешь ты. Только вот не расскажешь и не поделишься опытом Через полгода в стаявшем Снеге. Окна захлопнуты. *** И вот уже время готовится в самоубийцы И память сжигает синопсис, кромсая страницы Летят черно-белые птицы, строка за столицей И пламени отсвет багровый ложится на лица Я был твоим вечным врагом, быстротечное время А нынче склоняю колени – продолжи теченье Стекай и секундами капай в студеную Лету Но не отдавай нас во власть неживому моменту Не здесь и сейчас, а тогда и потом жили старые были И мы были в них, и они нас в себе сохранили Детьми и ключами, и тайной и явью, былью И повестью временных лет, и дорожною пылью. Разорвана цепь, каждый день существует особо Вне связи событий, меж смыслов теряется слово Но капет кровь, насыщая иссохшую землю И травы слепые встают, ритму пламени внемля *** Мы не исчези, мы ушли в траву Мы напоили кровью эти камни Мы к сыновьям приходим наяву Чтоб снова становиться сыновьями Мы алчно пьем горячий ветер дня Вгрызаемся в распаханную землю И сыновей рожает нам земля И нашей плотью прорастает семя Вернуться к ней и защитить, спасти И долюбить ее, и дать ей имя Расти большой, мой Телемак, расти Мой лук натянут стрелами твоими *** О песчинке; о том, из чего состоят времена; О ветвях и корнях; о бессмертии капли воды; Об огне, о золе; о рождении новой беды О вселенной, которой ты должен найти имена А потом о свободе, и только о ней – до конца О пространстве внутри, о земле, о дороге и доме О реке, о твоих лошадях, о скрипучем пароме О свободе, ты слышишь, от первого, слышишь, лица *** А вы и не знали, что мокрое дерево пахнет ванилью А вы и не нюхали доски садовых качелей Кто бегал с грохочущим обручем старой аллеей Догнал свою пулю давно и рассыпался пылью Но грохот железного обруча все еще слышен И пахнет ванилью доска, пьет улитка из лужи А топот и смех из аллеи все тише и глуше И пятна на белой матроске от вишен, от вишен *** На смуглые ноги – плетение пестрых сандалий На сильное тело – льняные прохладные складки По выжженным травам бегом – по песку без оглядки Без тени сомнений на голос – ты слышишь, - позвали Откуда-то с моря, а может окликнули сверху Пронзительным голосом сокола, россыпью звонов Крылом поманили, струну одинокую тронув Крылом поманили, и струны ответили смехом И вот мы бежим по песку и хохочем, а рядом Летит и хохочет, песка не касаясь ногами, Крылатая девочка, солнечный ветер и пламя Крылатая девочка с темным всевидящим взглядом *** Поэт проходит городом как миром И тротуары переходит вброд Бегут стада машин, а он идет, Идет в Аид за Эвридикой милой Заходит в гастрономы, во дворы В подъезды, коридоры, двери, двери Насквозь, навылет, напролет, и верит Что соблюдает правила игры Что тьма вот-вот отдаст родную тень И тень оденется любимой плотью И босиком пройдет по мелководью Из полумрака в белый-белый день *** Темный путь и колючей воды равнодушная гладь Не пытайся простить, а старайся хотя бы понять Это лес, это жало ветвей, это черный прибой Это молча кружит над тобой, над твоей головой Это хлопает крыльями, ухает, гонит во тьму Обнимает, ласкает и шепчет тебе одному Это только твое, как младенческий сон, как испуг Как слепые касания жадных внимательных рук Под холодной водой скрыто имя, и пламя, и боль Ты укрыт с головой, на ресницах не снег и не соль На ресницах песок из разбитых песочных часов Ты отпущен на волю, прощай, сладких снов, сладких снов *** Пути перепутаны, травами тропы увиты Пойдешь напрямик – поведет по кривой на круги На древнее поле какой-то неведомой битвы Где спят вмеремешку обнявшись свои и враги Пути перепутать, свести за околицу, лесом С мешком и ауком направить в другие края Укромнее лисьей норы за незримой завесой Упрятать следы и приметы тепла и жилья Хвостом заметая сухие осенние листья Я дом обвожу заколдованным кругом теней И лес вырастает, и шкурка лукавая лисья Осенним листком затеряется в чаще теней *** Через тысячу лет или более тысячи лет Мы открыли глаза, а у неба другое лицо И наощупь земля непохожа на земь праотцов А у ветра отчетливый привкус горелых газет А на листьях травы непонятные нам писмьена Адаптация древнего текста под нынешний день Стройность архитектуры ветвей камуфлирует тень Маскировочной сеткой на землю ложится война Но принюхалось море к тебе и лизнуло ладонь И взревело, и сжало в объятиях, разом признав И уже показался вдали над верхушкаим трав И летит распластавшись по ветру оседланный конь *** Композиция в музыке – это отход от жесткой, Примитивной схемы, заданной нам плоской Перспективой гор, к полноте и сути дыханья; Это строгость кристалла, вместившего мирозданье. Что сказал Вивальди о ритме в миропорядке Узнаешь из «Времен» - «Зима», «Адажио», «Святки». Не поспоришь, и уж тем более ничего не добавишь, Даже если наощупь найдешь сочетание клавиш, Ключ от двери, ведущей из мелочной лавки контекста В абстракцию и геометрию спящего леса, Под готический свод зодиака, во внутренность скрипки, - Наблюдать ход звезды, отраженный глазами улитки, Чтоб, войдя в портал хорошо темперированного клавира, Ощущать себя гармонической схемой мира. *** Дорога пахнет дымом. Стынет тень Стекает небо в чащу спящих рощ Корова меж рогами косит нощь А лев в огнистых лапах стиснул день На черном небе кружки с молоком Доил пастух небесные стада Зарниц огневолосых череда Платок прожгла по краю угольком Разорванный, запекся кровью крик Немых степных богов, не званых в дом Сидящих с нами за одним столом Незримо, но бесспорно, как двойник Их, как магнит, притягивает хлеб И плоти беззащитное тепло Гляди, нам славно шкуру припекло И дымом пахнет хлеб, и хлебом – степь *** Над городом птицы, как черные проклятых души Их жалкие крики – упреки провидцам грядущим О том, что случилось, о том, что уже не случится Кричит и кричит с обожженными крыльями птица Кричит и кричит, и кружится над улицей темной Безумная стая химер, или просто вороны Парад авиации адской, нашествие с Марса Вторжение, пепел горящих небес, вопиящая плазма Над городом кружится ужас, проклятие века И гадит на головы граждан так щедро и метко И метит, и мечет прохожим на скорую прибыль Всем прочим злорадно суля непременную гибель И громко кричит, предрекая грядущее пламя В котором дотла догорят времена вместе с нами *** Эвтерпа, Клио, Каллиопа Холодных яблок в октябре Спит запах; в жестяном ведре Колодезной воды озноба Мы не увидим поутру И не вернемся на террасу Не нам к назначенному часу Спускаться в сумерках к пруду Разрушен дом, и сада нет Мы на неведомой планете По пустоши гоняет ветер Обрывки завтрашних газет Я знаю все, себя не зная, - Смеется где-то соловей Тень дерева. В тени ветвей Звезда запуталась седая. *** Онемевший поэт и ослепительный художник Постаревший ребенок, безумный старик Пишет пулями хронику из неотложек Из безумных газет и растерзанных книг Коллажи и рекламные клипы, витрины Витражи, мониторы, экраны, щиты Беззащитные лица, сутулые спины Обнаженные руки, глазницы пусты Пулевые отверстия, дыры навылет Автоматная очередь – и наповал Труп эпохи надушен, накрахмален и вымыт На застывшем лице застывает оскал Пистолетные росчерки, залп многоточий Пунктуация выстрелов, странные сны Путевые заметки сожженных обочин На полях поражений последней войны Эта хроника не для грядущих потомков Повесть временных лет – это для марсиан Онемевший поэт, потерявшись в потемках Не за словом – за магнумом лезет в карман Онемевший поэт и ослепший художник Постаревший ребенок, безумный старик Пишут пулями летописи неотложек Заголовки газет и названия книг Пишут тексты для радио и телебреда Автоматная очередь. В сгустке вранья Сжавшись в жалкий комок, умирает Победа Или, может быть, ты, или, может быть, я. *** Нова міфологія бавиться вистиглим містом Сидить у кав’ярнях, смакуючи сербське кіно У білий екран зазираючи, як у вікно І Вікножирафу останню наповнює змістом Де ті барикади, бруківка у плямах, сувій Міських тротуарів, літопис, заляпаний брудом Гойдаються біля вітрини бліді ліхтарі Та дивне чудовисько спить у химерній споруді Ще мить – і прокинеться, висолопить язика І висмокче вибляклу мову з книгарень і мізків Нова міфологія бавиться вистиглим містом Символіка незрозуміла, а кава гірка. *** Чернорабочие руки и белые строки Волком печатая лапы по белому снегу Кто-то уходит от ловчих и гончих эпохи Мысль о побеге теперь равноценна побегу Кто-то бежит, задыхаясь, оскалясь, хмелея К черному лесу по белому полю, а свора Сыплется следом безумной кометой Галлея Черной хвостатой звездой неземного простора Бейте, охотники, лайте, собаки, гоните К лесу – объятья раскрыты, и нам будут рады Те, кто до нас избежал и погонь и засады И приготовил нам эту лесную обитель *** Никак не понять – а витрины лыбятся Никак не услышать – а радио ржет По улицам ктятся ржавые мыльницы И прет мимо сладких витрин пешеход Движения губ онемели в усилии Улыбку стереть с прорезиненных лиц Застыли, бессильные, мертвенно синие Как буквы сгорающих в угли страниц Повсюду костры – эй, гори-гори ясно И черные птички летят на тот свет Дневное светило взяло и погасло И близится Герман, а полночи нет *** Здесь под вечер темнеет в глазах и сгущается страх И приходит рассвет с понятыми с телегой на обыск И особой уликой становится старенький глобус С матерщинкой, написанной пастой на двух полюсах Проплывая над крышами ангельская эскадрилья Ни с того ни с сего нам на выручку вышлет десант И ворвутся хранители в окна, их крылья блестят Как на Пьяццо Сан Марко блестят голубиные крылья Может быть я забуду обиды, и бремя забот С плеч моих упадет, как балласт прежде сброшенной плоти Самолетик бумажный летит к долгожданной свободе И крылатые львы наблюдают скользящий полет *** Вчера ты был счастлив, вчера ты был раб Свойей абсолютной свободы, свободен и пуст Ты слушал замерзшего времени режущий хруст У самого моря, покуда совсем не озяб А время скрипело ракушками под каблуком Играло с тобой в догонялки, как глупый щенок Чертило узоры и петли, стелилось у ног И чесно делило себя на сейчас и потом Вчера ты весь день прошатался у серой воды Без памяти и без печали, вне чисел и дней Вчера ты был пленник прекрасной свободы своей И серой воды, и она заливала следы *** Узнаю – наощупь Пальцы тяну – жжется Это – соль на ресницах Это – зрачков кольца Это – боль, это – пыль на дороге Это – дорога Это – жалость и страх, и мольба – но еще немного Погоди, задержись, Позволь еще задержаться Пока жжется жизнь в онемевших сведенных пальцах Пока пыль щекочет ступни и кивают травы Постоим чуть-чуть напоследок у переправы Та минута и будет жизнью, и будет длиться Пока ты глядишь, пока ты не сомкнул ресницы Так гляди на меня неотрывно, смигнуть не смея Пока горстью песка глаза не засыплет время Ты смигнешь – и я захлебнусь темнотой студеной И как камень уйду на дно, и исчезну в волнах На твоей горячей сетчатке я таю бликом Сохрани меня именем или хотя бы криком *** Стынет окнами дом, облетает снегами январь Обметает пороги запасливый век-домосед Вон как мечется в яме двора беззащитный фонарь Жадно пялится окнами ночь на испуганный свет Это сыплется время песчинками, снежной крупой И по горло засыпаны временем, спят города А фонарик дрожит на ветру, рядовой часовой Размышляя о вечности как аналогии льда Время было водой или снегом, струилось, текло И застыло кристаллом, и замерло. Ночь на часах Меж ладонями прячет свечу, и живое тепло Отражается, влажно блестя в ненасытных глазах