Глава 5
Пробовали вы когда-нибудь по городу с пистолетом разгуливать? Пусть даже и с сигнальным? Ну, я вам доложу, впечатление неслабое. Во-первых, ощущаешь себя как бы персонажем фильма. А во-вторых, все время хочется его кому-нибудь показать. И стрельнуть тоже хочется...
Я, конечно, не псих. Никому его не показывал, в Фокса Малдера не играл, приключений на свою голову не искал... А пострелять пришлось. В порядке оказания помощи.
После той истории в школе, когда меня увезти хотели какие-то типы, я еще неделю от каждой тени шарахался. И пистолет в кармане не успокаивал мои расстроенные нервы. А мамочка за все эти дни даже в школу ни разу за мной не зашла! Правда, напарник ее мрачный постоянно на горизонте маячил, причем в разных обличьях—то приличный господин такой в пальто, то рокер длинноволосый в косухе, то вообще работяга в синем комбинезоне... Покажется мне на глаза, кивнет, и отвернется. Мол, Цезарь бдит. Тьфу, елки-палки!
Ну вот, так продолжалось без малого неделю. А в пятницу иду я с тренировки домой, и по сторонам гляжу—нет ли где Терминатора. Смотри-ка, привык уже к его физиономии каменной! А время позднее, около восьми вечера, стемнело. Жутковато так.
И вот иду я через двор, уже почти около нашего дома, и слышу жалобное такое поскуливание. Еле-еле слышу, где-то в подъезде кто-то подвывает. Двор большой, подъездов много, и темно. Честно говоря, если бы не пистолет, да не уверенность в том, что Терминатор поблизости, фиг бы я геройствовать полез. Прошел бы мимо, чувствуя себя, мягко говоря, неловко. И постарался бы поскорее забыть об этих звуках.
Потому что как оно обычно бывает? Подойдешь помочь на улице деду какому-нибудь, а дед пьяный вдрабадан, и что с ним делать, непонятно. Или лупят мальчишку-беспризорника на базаре, а ты мимо идешь, и не вступишься, потому что все орут, что он спер что-то там с лотка... Знакомое ощущение, да?
Ну вот, а тут меня заело вдруг—пойду узнаю, что там стряслось. Ну, убегу, в крайнем случае.
Прислушался. Руку за пазуху сунул, рукоять теплую покрепче сжал. И тихонько вхожу в темный подъезд. Тоненький голосок сдавленно пищит, и другие всякие звуки слышны... Кто-то кому-то рот зажимает, и ткань трещит. Одежда рвется. Еще что-то объяснять нужно? Детали только неясны—сколько там народу, и где вообще они расположились, в подвале, что ли?
-- Эй.—говорю негромко.—что у вас там происходит?
Можете сами что-нибудь поумнее придумать, мне тогда не до продумывания планов было. И коленки дрожали, между прочим.
Сперва тишина воцарилась в подъезде прямо мертвая. Гробовая. А потом возня возобновилась, и писк, и шипение... И мерзкий голос отвечает мне... в общем, чтобы я шел подальше. Ну, по голосу я понял, где они. И что трое их там, тоже понял—девчонка и два типа. Знаете, под лестницами бывает такое место для колясок. Вот туда они ее и затащили.
Спустился я еще на пару ступенек, из-за пазухи игрушку свою вынул... Рука трясется. Что ж я делаю, думаю.
Поднял руку, прицелился—это холостыми-то!—и выстрелил. Два раза подряд.
Офигеть, чего получилось. Грохнуло, и вспышки от выстрела—из прорезей в стволе пламя,-- я его чуть не уронил, сердце у меня прямо в горле заколотилось. Те, что под лестницей засели, тоже оценили спецэффект.
-- Ой, ё...—и мимо меня во двор, как птицы рванули.
С перепугу, наверно. Был бы пистолет настоящий, я их тут же на лестнице положил бы. Они ж прямо под дуло выскочили.
Зато на грохот наконец-то двери стали открываться, жильцы забеспокоились. Вовремя, что и говорить.
--Милицию надо вызвать! Бандиты! Кто стрелял?!
Это я бандит, между прочим. Только меня не заметили, я ж в темноте стоял. А вот тех двоих, которые по двору неслись, засекли враз, мужики какие-то соседские сгоряча за ними в погоню кинулись, прямо в тапочках. Прочий народ оживленно-нервно переговаривается, уголовную обстановку ругает.
Спрятал я подарок мамочкин за пазуху, хотел было уж смыться по-тихому... Слышу, жертва под лестницей всхлипывает.
-- Вылезай оттуда,-- говорю наугад в темноту, не видать же ничего.—а то сейчас милиция приедет. Ты там вообще живая?
В ответ опять все то же поскуливание.
Пришлось мне туда лезть. Ее от страха ноги не держали, вот что. И вообще я ее еле нашел впотьмах, наощупь.
Уцепилась она за меня, как кошка, обеими руками, да еще когтями, наверно. По правде говоря, я к тому времени ее почти узнал. Инстинктивно как-то.
Взял я ее привычно уже так за руку, вывел во двор... А там свет от фонаря уличного.
-- Снежана,-- говорю.—это я, Костя. Пошли, я тебя домой отведу. Ты меня слышишь?
Она ничего не ответила, только вцепилась в меня еще крепче. У меня потом на плече синяки остались, честно.
В воротах столкнулись мы с дядьками, что гонялись за теми уродами. Никого они, ясное дело, не поймали, а мы со Снежаной на себя внимания обращать не стали, прошмыгнули мимо, и ходу.
Эй,—думаю.—а где же Терминатор? Вот когда надо, так его и нету!
А у Снежаны, между прочим, шок. Самый настоящий. И вся одежка изодрана, и лицо разбито.
Так что повел я ее к нам, по сложившейся традиции. А то ее родителей бы кондратий хватил только от одного вида, даже без уточнения подробностей.
Приходим. За компьютером Петя сидит, «Наш BOFH»—я вам потом расшифрую эту фишку,-- а мамочки и близко нету!
-- Привет,-- говорю Пете.—А мать где?
-- Угу,-- Петя кивает, не отрываясь от машины.—скоро будет...
Тут он оборачивается, и видит в дверях Снежану.
-- Ого!—говорит Наш BOFH с неподдельным восхищением.—не фига себе! Ну тебя и угораздило!
Особенность Нашего BOFHа заключается в том, что он натура глубоко творческая, и к жизни подходит соответственно. А потому для него явления природы протекают как в кино... И вывести его из равновесия сложновато.
Посмотрел Петя на Снежану, помахал у нее перед носом ладонью, и говорит мне:
-- Слушай, может, ее к врачу надо?
Ну, я не стал уточнять, кого тут к врачу надо, хотя разозлился слегка. Одна стоит, как памятник, в полном ступоре, другой дурака валяет, третья вообще болтается неизвестно где, а мне что делать? Не могу же я девчонку умывать собственноручно! И вообще, ей одежду всю чинить надо, вон даже пояс от джинсов оторван. Как я ее переодевать стану?
Тут Петя вернулся к действительности из виртуальной реальности и соблаговолил на кухню отвалить, чайник поставить.
-- Снежана,-- говорю.—Иди в душ, что ли? И сними ты эту куртку, все равно от нее одни клочья остались. Я тебе кимоно дам...
Фигушки! Вцепилась она в куртку двумя руками, и не отпускает. Приехали.
-- Ну хорошо, пойдем на кухню?
А она как не слышит.
И, наверно, мы бы там еще долго стояли, но тут Наш BOFH очередной раз проявил свою творческую натуру.
Подходит он к Снежане и, худого слова не говоря, выливает ей за шиворот кружку холодной воды. Я даже возразить не успел. Вот что компьютеры с людьми делают!
Зато, представьте себе, помогло! Она всхлипнула опять, лицо все задрожало—еще бы, вода-то ледяная!—и расплакалась. Теперь уже по-нормальному, без истерики. Ну, дальше все уже проще было. Умыли мы ей лицо, кровь и грязь смыли, Петя стал требовать, чтобы ссадины зеленкой заливать, она интерес к жизни проявила—отбиваться от зеленки начала...
Вообще-то я понял, что те двое ничего серьезного ей сделать не успели. Ну, вы понимаете.
-- Хочешь в душ?—спрашиваю.—Я тебе переодеться дам.
А она головой трясет.
-- Не хочу,-- говорит.—Я боюсь.
То есть, боится одна оставаться. Ну это уже вообще. Я с ней в ванную не пойду! И ничего смешного тут нет...
И тут—наконец-то!!—является моя мамочка.
Как бы это сказать—шоу продолжается.
Является моя мамочка—а у нее через всю щеку царапина, и разбита левая рука. И она шипит и морщится, снимая куртку, но при всем при том выглядит весьма довольной.
И всю ее радость как рукой снимает, когда она видит, в каком состоянии Снежана.
Я же говорил, что она терпеть не может, когда кого-нибудь обижают. Особенно когда обижают беззащитных.
Загнала она Снежинку в ванную, всю рваную одежку отняла, и устроила перекрестный допрос по всем правилам, а бессовестный BOHF ей помогал, запутывал нас своими шуточками дурацкими.
К тому времени, как Снежинка из ванной вылезла в моей майке и мамочкиных джинсах, и мы все устроились на кухне, мамочка уже все знала—и про стрельбу, и про шатания вечерние по проходным дворам. Опять у Снежаны с родителями разборки вышли, и опять она демонстрацию протеста предприняла, против тирании старшего поколения. Ну у нее и характер, у этой девочки! Не завидую я тому, кто ее замуж возьмет...
Мамочка повесть выслушала, а потом выдала Снежане, да и мне заодно, все, что она по этому поводу думает. Я вам этого пересказывать не буду. А Петя и слушать не стал, ушел с компьютером разбираться.
Снежана, я думаю, на год вперед выревелась. А под конец мамочка объявила злорадно, что не может идти к соседям, потому что у нее настроение сегодня неподходящее. Вот пускай, мол, Костя ее провожает к родителям и объясняет, почему девочка домой возвращается в побитом виде.
И я пошел... Идти-то недалеко, мы же на одной лестничной клетке живем.
А в прихожей она мне говорит шепотом:
-- Ну у вас и семейка!—да таким тоном, как будто у нас мафиозный координационный центр дома. Это вместо спасибо. Нет, странная она девочка, эта Снежана.
В общем, привел я ее к соседям, сдал родителям, и не удержался,-- говорю ее маме:
-- Вы ее вечерами на улицу не выпускайте, а то она неприятности к себе притягивает, как магнит.
Мама охает, вообще они здорово перепугались, родители. А она меня злобным таким взглядом одарила напоследок! Ну, я уж вроде стал привыкать к ее изъявлениям благодарности.
Пока ходил туда-сюда, Петя ушел. Мать на кухне сидит, вид такой расслабленный, усталый. Увидела меня, поймала за руку, притянула к себе. И посидели мы с ней в обнимку, в тишине. Хорошо посидели. Помолчали.
-- Котька, я пистолет заберу...—говорит она потом.—Этих, что в школу приезжали, сегодня повязали. Всю группу взяли. Так что он тебе больше не нужен...
Вот, значит, где она щеку разодрала, и почему сегодня Терминатора не было весь день... Ну ладно, я не в претензии. Хотя жалко, конечно, игрушку отдавать. Ну, я не маленький вроде, переживу.
-- А я только привыкать к нему начал,-- улыбаюсь потихоньку, чтобы двусмысленно получилось, чтобы не сразу понятно было, о ком я—о пистолете или о Терминаторе. Но она шутку не приняла.
-- Вот именно,-- отвечает с досадой.—не надо к таким вещам привыкать.—вздохнула, и опять обняла меня.—Вообще молодец ты, храброе сердце...
Век бы так сидел. «Храброе сердце»-- это похвала.
А потом пошла она поглядеть, что там Петя с машиной сотворил.
Да, кстати—«BOFH»—это расшифровывается как «Bastard Operator From Hell». А кто английского не знает, тому переведу приблизительно как «Чертов потомок из Всемирной Сети». Очень приблизительно, конечно, но я не виноват, что вы иностранных языков не знаете...

Моя мама - суперагент (глава1)
Моя мама - суперагент (глава2)
Моя мама - суперагент (глава3)
Моя мама - суперагент (глава4)
Моя мама - суперагент (глава6)